Впрочем, забудьте, о чём я говорил. Каждый боится смерти; если не поплавило остатки мозгов, если не окончательно отбитый – смерть страшит. Рано или поздно доходишь до той точки, когда становится страшно. Но этот страх – он не первичен, не един и не единственен – и уж точно не наибольший. Больше всего пугает раздолбайство, пугает вот эта безвыходность, в которую сами же и залезли; пугают эти дураки и тотальная объёмная общность этого дурачизма.
Испокон веков в этой стране всё делалось через жопу; это свершившийся, неизменный исторический факт. Поменять это невозможно ни силами одного человека, ни даже силами одного человека на бронированном бульдозере. И как только ты понимаешь, чётко осознаёшь, через какую жопу всё сделано и какой жопой это грозит – голова идёт кругом. Страшно и сложно становится. Пугает общество, в котором ты очутился; пугают реалии; пугают люди.
Пугает то, что каждые
боятся по-разному, как показала практика. И поступают по-разному. И у разных
людей – разные действа и поступки. Общества нет; единения тоже нет; есть разве
что стадо – и те, кто из этого стада выпадает. На ком всё и держится. Не на
собаках, которые стадо кусают и погоняют, нет; на тех, других, другого цвета.
Да, одни пытаются избежать, смыться из координатных систем жертвенности,
ответственности – хотя они эту систему сами и построили своими деяниями. А пассионарий всё равно: хоть и боится, а
ищет выход; делает и идёт – как бы страшно не было. Ибо то пиздоблядство, которое вокруг;
трусливая свора вся эта, шобла, которая боится за свои шкуры – она страшнее. И
перспективы возможные – тоже страшнее, страшнее любой смерти. И смешки из
курилок; когда речь идёт о вопросах жизни и смерти; и утверждающийся похуизм, о
котором говорил давно (как страшно, оказывается, убеждаться в своей правоте и
прорицании) – они страшнее.
Именно
непонимание и человеческий похуизм – страшнее всего. Попытки переложить
ответственность, извечное «да как-то обойдётся, я отсижусь» - наверное, одна из
самых пугающих вещей, с которой я столкнулся за последнее время. И умирать не
хочется, и это страшит – но за это ты сам несёшь ответственность, и сам делаешь
максимум возможного для того, чтобы не умереть. А с этим бороться… Да никак не
получится. Только надежда на то, что всё изменится. И что ты не станешь жертвой
жернов этих перемен.
А меж тем, гайки
затягиваются всё больше. И людям это безразлично. Надеются, что не провалятся в
эту дробилку; уцелеют, не затронет – «максимум водительское удостоверение
заберут да админку назначат». Безразлично, к чему что приведёт; какая
дальнейшая судьба, и что с кем будет. Отсутствие долгосрочного планирования и
взгляда в перспективу – а только сиюминутное, шкурное. И так получается, что
одни люди, вроде меня, в те редкие моменты, когда бывают у собственной матери,
в обратную дорогу берут банку огурцов для беременной жены – и свёрток с
магазинами для автомата и обжимом. А
другие люди – живут и жируют, не беспокоясь ни о чём. Думают, как бы вставить
импланты в жену – и отделаться пробежкой в десять километров, чтобы «собрать на
протезы денег». Отмазаться. Потеряться.
Только это
временное всё – надеюсь, что временное. И только надежда на это всё успокаивает
страх. Чёрное солнце взошло – и мы сейчас в юге Кали. И она объёмна и
настигающая- дай Бог, что всех. И дай Бог, разумеется – что конечная. И условия сейчас, надеюсь, такие – что всем
воздастся за их заслуги. И мы этого не заслужили – но мы сами это создали. И
никто не уйдёт. И отсрочка эта, которая у кого сейчас есть – надеюсь, от того,
что с них возьмут больше, чисто из-за реалий хронотопа и характеристик эпохи.
И только это
усмиряет страх – на минуты и мгновения. В этом нет никакого самоуспокоения, и
нет надежды на карму. Нет в этом и надежды на коллективную ответственность. Ты
просто надеешься, что шкурку подпалит всем – чисто из-за объёмов случившегося.
И не будет воздаваться всем – но воздастся каждому замазавшемуся. Возьмут со
всех – и пробежкой десяти километров в брендированной футболке уже не
отделаться. Потому что всё пришло именно к такому.
Такое безразличие
должно быть наказано. Рано или поздно это должно было случится – и кажется, что
случилось. Верится, что совсем скоро закончится страх единиц – страх того, что
они тянут всё на себе, и пока что отвечают за всё стадо. Прекратятся смешки в
курилках, закончатся прикладывания к стеклянным бутылкам для успокоения и
увеселения – ибо не будет в этом ни весёлого, ни спокойного. И боятся будут
другие - и по другому поводу. В это верится больше, чем в конец эпохи – и конец
войны. Хотя и этого, конечно, очень хотелось бы.
Так и живётся:
страх пополам с надеждой. Страх, что уцелеет всё, и всё останется таким, как
было; и это стадо, которое привело к этому всему – уцелеет и перезапустит всё.
И надежда – что всё станет иначе, и козлы эти отпущения – уцелеют и выживут, и
заслужат шанс на свою новую югу.
